«Быть иль не быть — вот в этом вопрос; что лучше для души — терпеть пращи и стрелы яростного рока или, на море бедствий ополчившись, покончить с ними? Умереть: уснуть, не более…» — известный всем монолог Гамлета. Знаете, много мыслей у меня возникло после просмотра спектакля, поставленного Валентиной Егоровной Михеевой по пьесе Николая Эрдмана «Самоубийца», но первая ассоциация была именно с пьесой Шекспира «Гамлет». Как умно, как тонко сделано режиссёром, ничего не говорящее первоначальное название заменено на глубинное — «Жизнь прекрасна, или Так жить нельзя!». Браво, Валентина Егоровна!
А действительно, вещица-то получилась новаторская и на первый взгляд непонятная. Вроде бы комедия, первый акт воспринимался почти как культовый фильм «Волга-Волга» по сценарию того же Эрдмана, но второй акт — полный ералаш как на сцене, так и в голове! Обычно для статьи стараюсь взять интервью у актёров перед спектаклем, чтобы потом их не тревожить, когда они, разгорячённые, «отходят» от работы. И тут спрашиваю одного, второго, третьего, и все, как под одну гребёнку: «А вот придёте, посмотрите и скажете, о чём».
Даже уж такой харизматичный актёр, как Виктор Иванович Батяев, тоже ушёл от прямого ответа на мой вопрос: «Так жить нельзя. Как, так?» Он сказал: «Каждый рассматривает это со своих позиций. В спектакле главный герой постоянно ноет, канючит, а другой, которого я играю, по-иному относится к ситуации. Тема очень сложная, надо окунуться в историю сталинского времени, как тогда всё было. В процессе просмотра спектакля Вы сами всё увидите и поймёте, по крайней мере, нам бы хотелось, чтобы зрители всё поняли. И нам интересно будет узнать Ваше мнение: донесли мы Вам свою мысль, как зрителю, или нет». Вот так.
В преддверии премьеры у меня была встреча и с Валентиной Егоровной:
— Мы заменили название, взяли слова из самой пьесы. Её надо посмотреть, почитать. Да, она сначала — хи-хи, ха-ха. Игорь Автин играет главную роль, он великолепно её играет. В пьесе показана судьба маленького человека, который не хочет выпячиваться, — мне не нужна ваша революция, я буду тихо жить, разрешите мне шёпотом жить. При этом постоянно случаются комедийные ситуации: жил — дрожал, умирал — дрожал. И только перед смертью, когда он думал, что умрёт, у него было тридцать минут свободы для того, чтобы сказать всю правду и ничего не бояться. За всю жизнь тридцать минут свободы, и он звонит в Кремль.
— Валентина Егоровна, а что, у Вас вся жизнь прошла в боязни сказать правду?
— Я не про себя.
— А я про Вас спрашиваю, Вы же режиссёр.
— Я — нет, но мама моя — да. Но может, не из-за общества, а, может, из-за того, что она была сирота, она не разрешала нам говорить прямо. А мы, наоборот, выросли на сопротивление. Я ей говорю: «Мама, ты и за всю нашу жизнь промолчала». Хотя если надо, она могла встать и на баррикады, но всё равно всегда говорила: «Тише, тише…» Спектакль не об этом, много же таких людей, которые не высказывают своё мнение. Я себя никогда угнетённой не чувствовала, по своему складу характера я всегда говорила правду и такой дожила до старости. Я не знаю, что дальше будет. Человек всегда остаётся человеком, его сущность от времени не меняется. Самое главное — всю пьесу смеёшься, смеёшься, она весёлая, комедия, а потом возникает вопрос: над кем смеётесь, господа? Но Вы придите, посмотрите спектакль.
Я посмотрел, и мне показалось — вся соль пьесы в ответе главного героя на вопрос одного из персонажей: «Вы хотите сказать, что на свете не бывает героев?»
«Чего не бывает на свете, товарищи? На свете бывает даже женщина с бородой. Но я говорю не о том, что бывает на свете, а только о том, что есть. А есть на свете всего лишь один человек, который живёт и боится смерти больше всего на свете».
И мне подумалось: тема маленького человека вечная в литературе и театре, однако из маленького человека рождаются и такие, как Разин, Пугачёв, и такие как, Карбышев, Матросов, а могут и такие, как Власов, и не буду вспоминать того, который не так давно расстрелял товарищей и угнал вертолёт. Не удержусь и процитирую слова ещё одного персонажа из пьесы:
«Раньше люди имели идею и хотели за неё умирать. В настоящее время люди, которые хотят умирать, не имеют идеи, а люди, которые имеют идею, не хотят умирать».
Да, времена не выбирают, в них рождаются. Там было время НЭПа, а сегодня на дворе уже другое…
Об актёрской игре скажу лишь кратко: думаю, будет повтор, и взглянуть на новую постановку нашего уникального театра, возглавляемого талантливым режиссёром, сможет каждый. Главный герой Семён Семёнович Подсекальников, он же Игорь Автин, был бесподобен и достоин только восклицаний: «Как вырос, как вырос!» Такая экспрессия, а эта смена голоса — то рык «аки зверя» откуда-то изнутри, то уже ангельское: «Маша, я хотел у тебя спросить, у нас от обеда ливерной колбасы не осталось?» А где-то ближе к концу слушаю его и не верю — голос один в один, как у артиста Юрия Яковлева, будто он на сцене про заливную рыбу рассказывает. Знаете, все так играли, что промолчать даже не про кого.
Вот Клеопатра Максимовна, она же Светлана Дударева, казалось бы, роль эпизода, но какая здесь она королева: и голос, и движения в танце — всё к месту, как говорят, тютелька в тютельку.
Аристарх Доминикович (Виктор Батяев) — представитель старой русской интеллигенции, Александр Петрович (Сергей Лазарев) — предприимчивый сосед Подсекальникова по коммунальной квартире, Егорушка (Владимир Панфилов) — курьер, олицетворение пролетарской власти, Виктор Викторович (Константин Соколов) — писатель — целая плеяда звёзд, роль за ролью, один за другим выходили они на суд зрителя, и, не дожидаясь занавеса, несколько раз зал дарил им аплодисменты.
А меня больше всех в этот раз удивила совсем молоденькая актриса, она играла жену главного героя Марию Лукьяновну, только после спектакля узнал её имя — Елизавета Харитонова. Так сыграть, и это на протяжении двух актов! Я бы её игру выше самого Батяева поставил. Конечно, всех наших самородков, хотя и непрофессионалов, надо было выстроить в некую конструкцию, капеллу, с чем искусно и справился режиссёр. Смотря на это коллективное действо, невольно вспомнился Гоголь со своим «Ревизором». Кстати, Станиславский также сравнивал Эрдмана с Гоголем.
Интересна сама история жизни пьесы «Самоубийца». Она была написана в 1928 году, и после письма того же Станиславского Сталину её разрешили ставить в театре. А когда спектакль был готов, пришло письмо от генсека: «Я не очень высокого мнения о пьесе «Самоубийца». Ближайшие мои товарищи считают, что она пустовата и вредна…» Видно, кто-то стукнул, донёс, и после закрытого просмотра спектакль был запрещён партийной комиссией, которую возглавлял Каганович.
В нашей стране пьесу поставили только в 1982 году в Театре сатиры, однако вскоре после премьеры спектакль сняли с репертуара. В 1989 году режиссёр Наум Орлов показал опальную пьесу в Челябинском драматическом театре, и вот дожили — она в Усть-Катаве в постановке Заслуженного работника культуры Валентины Михеевой.
За два десятка лет работы в редакции с разными людьми приходилось встречаться. Иной раз перед тобой человек солидного возраста, а слова казённые, не свои, как с кальки взятые. И другой человек — вроде и слов немного, но они откуда-то изнутри, видно, им пережитые, и чувствуется за ними харизма. Так и со спектаклями, как и с фильмами — иной раз посмотришь, а через неделю и трудно вспомнить, о чём. А бывает, сразу и не поймёшь, ералаш какой-то, а проходит время, вспомнишь и задумываешься. Тот же монолог Гамлета с черепом Йорика — быть иль не быть? Как забудешь такое? Вот и новая постановка нашего театра будит мысль, и сразу не скажешь, что будоражит, но точно — не забудешь!
