— Мы так зовём маскировочные накидки для солдат. Я начала ходить в штаб «СВО» с середины октября, и там до меня было наплетено таких накидок штук десять. Когда я пришла, их называли «Леший», но это как-то грубовато, и мне не очень нравилось. И мы решили, будем звать его Лешинькой. Потому что у каждого человека есть своё имя, и сейчас он у нас Лешинька. Девчонки сеть на танк плетут, конечно, у них красиво и хорошо получается, но у нас плетётся сеть на живого же человека. Её оденет солдат, закроется, чтобы никто его не узнал. Мы подо всё плетём — под грязь, под зелень, под бетон.
— Сейчас трое работают на плетении костюма — Люда Жеребцова, Таня Смольникова и я. Мы плетём и плетём. Через два-три дня вешаем на станок уже новую сетку.
Вот уезжаю на лето, и жалко прощаться с этой работой. Знаете, просто не хочется говорить о нём — работа. Это не работа, это костюм для человека — Лешинька. Он как живой. Когда он уже сплетён, ты глядишь и представляешь, как его оденет какой- то мальчик. Для нас все они мальчики, даже если им по 40–50 лет, они нам, как дети, мне же 77.
— Раиса Ивановна, у Вас что-то такое одухотворённое получается. Но когда рубашку шьёте, это же называете работой?
— Понимаете, рубашка — это ширпотреб, и сшить её — работа. Но здесь другое. Смотрите, девчонкам (ну, каким девчонкам, бабкам), нам всем под восемьдесят, и мы все приходим сюда. Подумайте, разве можно приходить в эти годы на работу? Люди приходят сюда для того чтобы спасти человека! Понимаете? Вот ходили на похороны мальчика, который погиб на СВО, все там оплакались. Каждый из нас, когда плетёт, видит живого молодого человека, своего сына.
У нас в штабе есть хорошее стихотворение, его монахиня Феодосия написала:
«Ты не муж мне, не брат,
Но родней во сто крат тех,
Кого называют «семья»!
Ты не муж мне, не брат,
Ты — российский солдат,
Тот, кто жизнью рискнул
для меня!»
Вдумайтесь в эти слова. Я не боюсь сказать слово «жалость», почему-то это слово стало считаться стыдным. Но мы жалеем этих людей. Мы их этим словом не унижаем, а жалеем — кто-то погиб, кто-то мучается сейчас там и идёт вперёд. Именно для такого человека мы плетём Лешиньку — укрытие, чтобы он его спас! Чтобы он надел его и пошёл, и никто, ни одна поганая штучка не зафиксировала и не убила его, чтобы он смог остаться живым! Это просто в душе у нас. Вы прочитайте стихотворение:
«Я тебе не жена, не сестра
и не мать,
Но у Бога одно лишь прошу:
Чтоб помог он тебе
без потерь воевать...»
Знаете, в штаб два-три раза сходишь и уже больше не остановишься. И не из-за патриотизма, это слово здесь не подходит, здесь как-то всё по-другому. Здесь именно всё делаешь для сына своего, не своего по крови, но всё равно своего. Ты оберегаешь кого-то. Все они тут, в груди...
Если Вам интересно, то можете постоять у штаба, посмотреть — кто с одной палочкой идёт, кто с двумя шмыгает, все наши идут на эту работу. Нет, на работу никто так ходить не будет, идут, чтобы как-то спасти солдата.
— Раиса Ивановна, западные наши недруги просчитались, они надеялись, что санкции, насаждение нацистского режима на Украине помогут развалить нашу страну. Но народ наоборот сплотился. Как думаете, поторопились? Подождали бы ещё с десяток лет, когда советское поколение уйдёт, и тогда бы уж точно поставили Россию на колени?
— Я с 1947 года, и у меня война была с этого года. Сколько лет прошло, я всегда помню: пришли мужики, сидят на улице и про войну говорят. А мы-то рядом, мы-то слышим, и война эта ещё была, хоть лет пять прошло. Моя мама на фронт не попала, но она была трактористкой. Что такое трактористка в 19 лет?!
Мы со школы знали, что самая лучшая страна — это СССР, и гордились, что мы русские. Нас так воспитывали, как говорят, с молоком матери. Вот только в последнее десятилетие что-то пошло не так. Но если взглянуть на историю России, я думаю, мы выстоим, и всё образуется.
С немцами имел знакомства, но только уже с обрусевшими. Часто бывал у художника Александра Шумахера, в институте у меня был замечательный преподаватель по фотографии Владимир Швеммер, были и другие знакомства. Но это были «наши» немцы, а я всегда хотел понять тех, кто жёг, убивал и доходил до Волги, поэтому внимательно слушал стариков, которые сталкивались с ними лицом к лицу. Помню человека, которого мальчишкой увезли с Украины на работу в Германию. Он с восхищением рассказывал мне про порядок во дворе «бауэра», какие там были откормленные коровы и как его хорошо кормили. Мой отец немцев не видел, ему было одиннадцать, когда они убили его отца. Однако он работал с фронтовиком, побывавшим в плену. И старый солдат рассказывал, какой у немцев порядок, каждый использованный гвоздик они раскладывали в ящички по степени гнутости (отец и меня так заставлял делать, но, видно, не в коня корм). А вот недавно в ленте Интернета нашёл фото и описание довоенной немецкой отвёртки с обратным ходом, и удивился — какая высокая технология, мы до сих пор ещё до такого не дошли! Так что же они забыли и так долго искали в отсталой России? Ответ для меня однозначен: ресурсы! То же самое, что сейчас ищет в России Запад. Неужели ещё есть наивные, которые считают, что дядюшка Сэм спать не может, а только и думает о демократии в Украине, Грузии, в Армении, Казахстане? И слава Богу, есть у нас ещё такие люди, как Раиса Ивановна Миронова, не отсырел ещё порох в пороховницах! И если даже мы уйдём, по крови всё передастся детям и внукам.
